Уголь, человек и пустота.
Текст и фото: Илья Пилипенко
В Новокузнецке есть свой календарь. Здесь часто измеряют время трагедиями. Так и говорят: «когда «Ульяна» рванула» или «после Распадской». В череде прошедшего названия шахт, обрамленные в траурную рамку — безусловная и объективная единица отсчета времени. Я сам помню эти бесконечные похороны, пробки на дорогах из-за траурных процессий, венки, мокрый снег на черных костюмах и обгорелых лицах после очередной аварии. Те воспоминания — четкая и почти осязаемая грань, которой заканчивается «до» и начинается «после». 
Почти у каждой шахты есть стела с именами погибших в авариях. Возложение венков к ней – одна из обязанностей администрации. По официальной статистике в России на каждую миллионную тонну добытого угля приходится одна человеческая жизнь. Бесстрастные цифры уравнивают горы из черных камней, сверкающих на солнце, и живого человека с привычками, семьей, душой. Только цифра. Потом этих единиц (на местном шахтерском языке – нулевых, т.е. погибших и поднятых после взрыва горноспасателями) опознают по кольцам и ключам, хоронят с почестями, выделяют деньги вдовам и добавляют несколько имен на памятник. Почти обычная здесь жизнь.
Она рассказывает, что под их домом, как и под всем частным сектором, находятся «пустоты», образованные шахтовыми выработками. Я слушаю их обрывистый рассказ и пытаюсь представить эту неведомую пустоту. Мне кажется, что тяжелый, опасный многолетний труд делает то же самое с человеком. Оставляет пустоты, которые необходимо заполнить, и каждый делает это по-своему. Здесь же друг семьи — Валерий Павлович Прокопьев. Тоже бывший шахтер, после ухода с шахты стал прихожанином «Церкви на Камне». Говорит: «У меня есть свидетельства, что Бог хранил меня, за все 13 лет работы не было ни одной аварии». Одновременно испуганный и спокойный взгляд.
Кто-то заполняет душевную пустоту воспоминаниями, кто-то верой.
Они — особая каста. Те, кто не работал под землей, не поймут до конца, почему эта профессия так меняет человека. Дело не в подведенных угольной пылью ресницах (которая уже не смывается), а в каком-то особом отношении к смерти и к жизни. Их ежедневный труд похож на войну. «Дни работы жаркие, на бои похожие» — все из той же песни. В какой еще промышленной отрасли есть своя медаль? А у шахтеров есть «Шахтерская слава» трех степеней – остатки того мира, где значимость жизни и подвига можно было измерить добытыми тоннами угля и стажем. Теперь для этого остались только денежные единицы. Может, и хорошо, что теперь труд – это просто труд. Но кроме денег, кстати, теперь небольших, нужно что-то еще. 
Эта опустошенность от потерь и возвращении на работу после них (потому что — куда еще?) и, главное, от отсутствия смысла есть у всех. И у всех есть истории, которые и не расскажешь, да и что мы можем понять, мы, всегда остающиеся на поверхности. Историй много, и они про разное, но и про одно — про веселых и грустных, целых и искалеченных, работающих или ушедших на покой, про цену труда и то, что не имеет цены – про ненулевых.
Оставить комментарий